Последний герой

Война… Подлая, она вместе с миллионами погибших зарыла в шар земной столько счастья, столько оборвала любовей, столько вычернила радужных надежд…

Забытая война - значит, неоконченная, вечно длящаяся трагедия. Никому не дано измерить силу, питающую воспоминания. Уничтожая память, мы ставим к стенке себя. Пытаясь переписывать прошлое, мы вычёркиваем себя из будущего.

Прошлое. Настоящее. Будущее. Связь между этими временными категориями ближе вытянутой руки, тоньше вздоха…

Хлопнула подъездная дверь серой панельной двухэтажки. Качнулась на ослабленном гвоздике жестяная звезда - скорее всего, итог стараний пионеров, пометивших жильё героя.

Нас не ждали так рано. Одетый по-домашнему, Илья Васильевич Воронов сидел в инвалидной коляске у стола, за которым хлопотала хозяйка, - собирались завтракать.

Пауза была как нельзя кстати. Не часто судьба дарит журналисту такие встречи. Воронов - последний из оставшихся в живых легендарных защитников дома Павлова. Того самого, в котором русоволосый сержант Яков Павлов и его товарищи из 13-й гвардейской стрелковой дивизии 58 дней и ночей в центре Сталинграда держали оборону. Причём фашист уже не пёр в атаку, как в начале Сталинградской кампании, наяривая на губной гармошке и чуть ли не приплясывая. Нет, неся в хребтине память о жгучей боли, влитой туда яростно защищавшимися сталинградцами, враг шёл осторожным, хитрым зверем. Не жалел патронов, мин и снарядов. Самолёты со свастикой весь световой день висели над… нет, давно уже не городом - грудами кирпича, бетона, искорёженного железа…

Но разве можно взять

обычный дом,

В котором разместилась

вся Россия?..

Вся Россия…

- Надо с орденами, - прервал наши размышления приглушённый женский голос… - И рубашку, рубашку новую…

Да, не нажил герой Сталинграда палат каменных - панельные только. И дом его отнюдь не полная чаша… Вековечный сервант в поблёкшем и давно растрескавшемся лаке. Кресло, пара немудрёных стульев, на одном из которых, прислонённая к спинке, лубочной красоты коробка из-под шоколадных конфет…

Вдруг, привычным манёвром плавно обогнув диван и кресло, на середину комнаты бесшумно въехала коляска. И словно света прибыло. По глазам ударило золото орденских и медальных кругляков, которым явно тесновато было на широкой груди солдата. Редкий младенчески-лёгкий пух от лихого манёвра колыхнулся на голове. Пыхнули не старчески-выцветшие, а глубокие голубые глаза. «Ну, орёл!» - невольно пронеслось в голове. А с фотографии на стене молодой смеющийся сержант, кажется, мотнул роскошным чубом: а то!

Судьба таких людей замечает особо, по полной отмеряя им беды-радости. Даёт широкие крылья и не забывает пробовать их на прочность.

Когда отец Василий Яковлевич, промаявшись шесть туберкулёзных лет, отдал богу душу, двенадцатилетний Илюша оказался за батю на хозяйстве в многодетной семье. Сам пахал, сеять помогал сосед - безлошадный мужик сам ухаживал за скотиной, косил сено. «Трудился изо всей мощи».

Так бы и тащил сын Екатерины Герасимовны крестьянскую лямку в родном селе Гнилец. Да слишком уж «тесная» получалась жизнь, смурная… А на широкую дорогу, бегущую из села прочь - в новый мир, в другую, конечно же, полную неожиданных радостей реальность, смотреть становилось просто невмочь…

По ней в неполных семнадцать Илья и рванул однажды в подмосковный Подольск - завербовался строить военные казармы. Сбежал, как партизан, - до матери через посторонних людей дошла новость: знал, что по-хорошему всё равно не пустит из дому.

Звонкая, радостная штука - молодость! Все нипочём. Общага - рай. Немудрёная еда - пир. Воловья работа - в охотку. Таскал на стройке кирпичи, месил раствор. Однажды подозвал татарин-кровельщик: «Малай, ходи сюда. Моя будет резать, твоя - гвозди забивать». Забивал на 250 рублей в месяц - большущие деньги: ладные ботинки тогда можно было купить за 15 рэ. Почти весь заработок тут же отсылал матери.

Лишь спустя много лет снова увидит он её такое родное и такое бесконечно усталое лицо, заглянет в глаза, которые давно-давно простили сыну и всё, что было прежде, и всё, что ещё предстоит пережить…

…Однажды Илья Воронов - к тому времени уже окончивший полковую школу сержант, командир пулемётного расчёта - едва не добрался до родного шаблыкинского края. Есть старая песня про то, как пулемётчик и его пулемёт живут, что называется, душа в душу. Помните: «Так-так-так», - говорит пулемётчик. «Та-та-та», - говорит пулемёт»? Илья своего «максима» мог разобрать и собрать с закрытыми глазами. Как-то пять самых опытных бойцов разбирали пулемёт с завязанными глазами - кто уложится в пять минут? Сержанты Воронов и Мамкин сумели, за что получили увольнительную в Киев. А вскоре отличнику строевой и боевой подготовки сержанту Воронову дали отпуск. От радости ходил как пьяный - пять лет дома не был…

Но… не судьба - через три дня началась война. «Вышли мы утром на улицу умываться к рукомойникам, смотрим - самолёты кружат, - вспоминает Илья Васильевич. - Старший лейтенант идёт и говорит: «Наши тренируются». А тут прямо около ног у него осколок плюхнул. Побежал лейтенант. «Война!» - кричит. И совсем уже близенько бомба легла - все окна в казарме повыбивало».

Из-под Харькова, от излучины Дона отходили к Сталинграду наши потрёпанные полки, в которых было не более 50 - 60 штыков. Тогда же, летом 42-го, Воронова впервые ранило: осколок от мины, пробив каску, горячо впился в голову, и «засвистала кровь». Сержант с перевязанной головой и его пулемётный расчёт сумели ещё взять в плен двух фрицев, которые всю дорогу до штаба просили: «Рус, не стреляйт!» и протягивали красноармейцам какие-то кошелёчки с иголками и нитками, часы, показывали фотографии своих киндеров…

К хирургу Воронов попал только часа через три-четыре, вконец обалдевший от потери крови и муторной боли в голове. Посадили раненого на стол, до хруста вцепился пальцами в его края сержант. Да ещё две санитарки навалились на плечи.

- Хирург щипцами как дёрнет - цвета пошли у меня в глазах. Вот тута, - Илья Васильевич провёл пальцами по шраму на голове, - осколок сидел. А здесь до сих пор осколок - попробуйте.

Действительно, у правого глаза, ближе к виску, уже 60 лет прячется в теле солдата страшная отметина той войны. Рваный шрам лёг над правым глазом, задел переносицу, железо впивалось в левую руку, изуродовало левую ногу, пулемётной очередью отсечена вся правая нога… Словно сама смерть, опьянённая кровью, наносила эти удары. И ждала увидеть ужас в глазах совсем молодой, 22-летней жизни, чтобы нанести тогда последний, окончательный… добить.

А солдат Воронов назло всем смертям выжил, выстоял, победил! Прошёл через небывалую в истории человечества Сталинградскую битву. Три дня фашистская Германия носила траур и слушала похоронный звон - после того, как на Волге была разгромлена отборная 330-тысячная группировка.

Специально привезённый из Берлина тяжёлый литографский камень, чтобы отпечатать плакаты о взятии Сталинграда, не пригодился.

Известно письмо ефрейтора Вальтера матери. «Сталинград - это ад на земле, - ужаснулся носитель «нового порядка» в сентябре 1942 года. - Мы атакуем ежедневно. Если нам удаётся занять утром 20 метров, вечером русские отбрасывают нас обратно».

Чтобы в Сталинграде у Вальтера и прочих Гансов горела земля под ногами, чтобы стрелял каждый камень, чтобы смертельную опасность таила в себе каждая тень расстрелянного города, в нём ждали врага советские солдаты.

Отряд сержанта Павлова, будучи отрезанным от своей части, отвоевал у немцев дом и превратил его в настоящую крепость. Был там со своим расчётом и старший сержант Илья Воронов.

- Когда мы пробрались в дом, - говорил Илья Васильевич так горячо, будто прошло лишь несколько дней, а не 60 лет с тех пор, - Яша меня обнял. Ну, говорит, теперь можно воевать! В доме было более тридцати гражданских - женщины, старики, старухи, дети - грудные даже. Мы подружились. Воду носили из Волги. 250 - 270 метров - и каждый метр пристрелян. Пока дочапаешь… А некоторые ребята там, на реке, и остались. Ждёшь, бывало, ждёшь - что так долго нет? Сам пойдёшь, смотришь - а солдата убили…

Ползёшь, ведро перед собой передвигаешь. Раз у меня нагрузка получилась. Иду по берегу, выбираю, где получше почерпнуть, чтоб вода без нефти и без песка. Стал на что-то склизкое - и в воду полетел. Оказалось, огромная, обляпанная нефтью рыбина - осётр. Приторочил его к ремню, ползу, ведро перед собой переставляю, и рыбина за мной тянется. Нашли железяку - заместо противня да на касторовом масле нажарили рыбки. А потом - штаны не успевали надевать…

Позже благодаря защитникам дома легендарный командарм 62-й армии В. И. Чуйков сказал, что столько гитлеровцев, сколько положили павловцы на площади перед своей крепостью, не полегло даже при взятии Парижа…

В одном из боёв в ноябре 42-го вражеская пулемётная очередь достала-таки Илью Воронова. Как он сказал, «правую ногу аж на спину закинуло…» Лежал солдат и гнил понемногу на соломенной подстилке в госпитале в Сталинградской области. Его фронтовые товарищи загоняли фрицев в «котёл», а по нему, геройскому пулемётчику, «уже черви пошли». Когда фронтовые газеты описывали подвиг комсомольца Воронова, не допустившего до своей позиции врага, трупами умостившего дорогу, пулемётчику отняли ногу. Отвоевался солдат.

Почти полтора года - в шести госпиталях. Последний - в Иркутске: «Не то что без ноги - нечувственный человек, деревяшка был…» Про свои ранения Илья в письмах домой, конечно, не сообщал. Поэтому когда брательник привёз его на подводе из Карачева в апреле 44-го в родное село и навстречу вышла мать…

…Такой он, Илья Воронов - простой русский солдат. Как тысячи и тысячи других, в адском пламени сталинградских боёв ставший крепче самой крепкой стали.

Как себя чувствует живая легенда сегодня?

- Хвалиться особо нечем, но держусь, - пауза и улыбка:

- Как в Сталинграде!

…Хлопнула подъездная дверь. Как глухой выстрел, донёсшийся оттуда, из окутанного туманом лет и дымом боев далёкого Сталинграда. Горького и победного. Нашего Сталинграда.

Будем помнить.

От редакции

Этот материал был опубликован в «Орловской правде» 4 февраля 2003 года - к 60-летию Сталинградской битвы.

Спустя три года героя Сталинградской битвы не стало. Но такие, как Илья Васильевич Воронов, не перестают быть. Они становятся легендой и живут вечно. В нашей памяти, в названиях улиц - в посёлке Шаблыкино, в городе-герое Волгограде, в городе воинской славы Орле. Они - как вечные часовые нашей Родины.